nadjiklidabulu

Александр Баюров 1923-1989 Мичман МОРСКАЯ СОЛЬ Мне помнится первая вахта И чайки встревоженной крик, Когда накрывался, как яхта, Волнами свирепыми бриг, Когда мы не сразу сумели На реях поднять паруса. От ссадин ладони горели, От ветра болели глаза. А ночью, дрожа от озноба, Мы видели страшные сны. И соль выступала на робах От пота и хлёсткой волны. Не драли напрасно мы глотки, Романтику моря хваля. Курсантики из мореходки, Зеленая юность моя... * * * Памяти моряков эскадренного миноносца «Гордый», погибшего в ноябре 1941 года. Не к монументу каменному—в срок, Когда приходит памятная дата,— К волне крутой склоняется венок Под рокот набежавшего наката. Пускай норд-ост не в меру говорлив, Но мы готовы здесь молчать часами. И удивленно смотрят на залив Ромашки светло-желтыми глазами. Им будет сниться полевой уют... А, может быть, им все-таки приснится, Как моряки прощание поют На палубе горящего эсминца? Мы постоим. Мы вспомним о войне. Спешит к венку крикливых чаек стая... А он цветет, качаясь на волне, Друзей моих с бессмертием венчая... ПРИТЯЖЕНИЕ Опять мне снилось до утра, Что в трудном долгом споре Все ж разрешили доктора, Как прежде, выйти в море. Я доказал, просил учесть, Развеял их сомненья: Нет, не одно земное — есть Другое притяженье. Всю ночь был слышен моря стон, Врывался в окна ветер, И думал я: «Не в руку ль сон Явился на рассвете?» Мне б снова в эту крутоверть, Где вечно волн броженье... Да, есть земное, но и — есть — Морское притяженье.

Владимир Апошанский 1909-1943 Капитан-лейтенант МЫ ПРИХОДИМ Детство милое, розовость щек! Корабли запуская в проталинах, Мы задолго, До срока еще О взволнованном море мечтали. И не раз, вечерами, зимой, Над любимым склоняясь романом, С капитаном Немо Под водой Проплывали насквозь океаны. И когда прокричал плакат О призыве девятого года, Мы явились В военкомат — Делегаты полей и заводов. И седые, как лунь, старички, Доктора в белоснежных спецовках Чутко слушали Сердца толчки, Проверяя его подготовку. И, увидев, что парень здоров — В жилах молодость буйная бродит,— Улыбались Очки докторов, И диагнозом было — годен. Прямо к морю доставил состав. Мы приходим... Романтика, прочь! Даже час нами будет рассчитан. Чтоб пронзая прожектором ночь, Изучить специальность защиты. Чтоб трудилась спокойно страна, Для которой никто не страшен... Мы приходим... И радостно нам Бескозырки встречающих машут. НА ВАХТЕ Наш курс был прям, и ход был скор, Но вдруг, ломая лес, С крутых вершин Кавказских гор На море пал норд-вест. Казалось, будто по горам Карабкался корабль. Валы седые тут и там Бросались на «ура». Они хлестали в нос и в бок, Дробясь о мостик в дым. Добротный плащ давно промок Под натиском воды. В машинах, кубриках,— везде На вахте, как и я, Противясь ветру и воде Стоят мои друзья. Пусть будет норд от снега сед, Пусть злобствует вода, Я твердо знаю, что сосед Не выдаст никогда. Военным людям не впервой Идти в любой поход, Встречать на вахте штормовой Счастливый новый год.

Константин Станюкович 1843-1903 Лейтенант КТО ВИНОВАТ 1 Без бурь, без скал «Гангут» дал течь И смерть сыскал. К «Русалке» лечь Спеша на дно, чтоб скрыть от глаз, С ней заодно, каков у нас — Предмет забот и вражий страх — Военный флот не на смотрах. 2 Не скрыть — увы — в подводной мгле, Что лезли швы на корабле. И не секрет, хоть верх стыда, Что камней нет, одна вода. Не как грибы они растут. Знать, от стрельбы потек «Гангут». 3 И я, смущен, спрошу с тоской: Один ли он корабль такой? Что мощь являть лишь видом мог, А, чтоб стрелять?.. Избави бог! Тотчас по швам пополз по всем, Хоть стоил нам мильонов семь. Уж с давних пор срамимся мы. Но сей позор смутил умы! 4 Но моряков тут не вина, Что флот таков, что ищет дна. Блюли они, скажу не в лесть, Как в оны дни и долг, и честь. Кто ж лиходей? Один? Иль рать Таких людей? Кого карать? И в чем напасть? Где корень злу? Скажу, что власть — так грех возьму. Чей тяжкий грех? Кого винить? В устах у всех вопросов нить. 5 Хотя беда и без границ, Но, господа, винить ли лиц, Когда закон летит под стол И без препон лишь произвол? Где правда — срам, а светом — мгла, Не в лицах там источник зла. 30 июня 1897 г. * * * Что делать мне? Какая-то печаль Неизъяснимо сердце точит, И, кажется, чего-то сердцу жаль, И, кажется, чего-то сердце хочет. Задумчиво гляжу я на морскую гладь, Гляжу на небо голубое; И хочется кого-нибудь обнять, И что-то шепчется родное... Я слышу колокольный звон, Он щемит сердце как-то больно И вызывает тяжкий стон, И жалкий плачь тоски невольной...

Константин Случевский (Лейтенант С.) 1873-1905 * * * «Не доверяй волшебным снам»,— Твердил мне голос постоянный, Когда во след моим мечтам Я уносился в край туманный. «Не доверяй любви словам» — Мне мудрость робкая шептала, Когда душа, назло годам, Любить и чувствовать желала. «Не доверяй морским волнам»,— Любовь мне тихо говорила. «Зачем искать тревоги там? И здесь все ласково и мило...» Но веря в сны и грезы полы, Слагая скромные напевы, Внимал я шуму грозных волн И тихим ласкам милой девы. Среди всемирной пустоты, Ни в чем не чувствуя обмана, Люблю по-прежнему мечты, Любовь и волны океана. С МОРЯ (фрагменты) 1 Погода ясная сегодня. Сейчас машинам дали ход. Храни теперь рука Господня В дорогу выступивший флот! Нам смутно наше назначенье: Идем, не ведая куда. Так птицы, чуя приближенье Туманной осени и льда, Сбирают легкие стада. Мы там хозяева движенья, Где есть свободная вода. Какая грустная природа! Какой знакомый грустный вид! Труба высокая завода Над низким городом стоит. Стен серых гаванских гранит Еще заметен. Дымной кучей Стоят торговые суда... Прими привет, на всякий случай, Кронштадта мутная вода. 4 Всего в Либаву на три дня Зашла эскадра мимоходом. И, как всегда перед походом, Идет ужасная возня. Берут последние запасы. По рейду рыщут катера, И коммерсанты южной расы Торгуют в городе с утра. Здесь порт военный, как известно, Построен только что. Кругом Прорезал море волнолом Из камня выведен чудесно. Собор, казармы, флигеля Возникли по песчаным кручам, И вся прибрежная земля Трудом воспитана могучим. Отрадно видеть, что в умах Водобоязненной России К дыханью прибыльной стихии Проходит вековечный страх. 18 Эскадру третью поджидая, Мы здесь остались. Как привет Далекой родины, Святая Пришла к нам Пасха. Много лет Люблю я вешние напевы Пасхальной ночи: в них ясна И тайн загробных глубина, И жизнь, как грезы чистой девы... Ты воскресил отроковицу; Простри же светлую десницу На помощь чаемую нам! Готовы мы к смертельной битве За други жертвовать своя. Услыши нас в Святой молитве. Да воля сбудется Твоя!

ГЕРОЯМ СИНОПСКОГО БОЯ Там далеко: на юге Крыма, Куда стремилися толпой Враги России в грозный бой; Откуда так непобедимо Восстала РУСЬ, Творцом хранима, И свет наполнила молвой; Где море Черное валами Неутомимо берег бьет И песнь победную поет — Там благодарною рукой, Средь роз, воздвигнута могила; Они растут, цветут — полила Их Русь признательной слезой. В ней адмирал, герой Синопа Зарыт, убитый наповал: Удар судьбы — защитник пал! Возликовала вся Европа! Чего же больше: город пал: Не страшен ей теперь Петрополь — Погиб великий Севастополь; С землею враг его сровнял. Пришельцев Запада улыбкой Не озарился злобный лик; Встряхнул их великан-старик И час победы сделал пыткой. Познал Россию враг на деле: Его отважные борцы Победы гимны петь не смели И разбрелись во все концы. Прошли года, сквозь их пучину Восстал опять Синопский бой; И ровно века половину Его герои под землей Лежат под хладной крышкой гроба, И тело превратилось в прах; Но в славе и в своих делах Они бессмертны будут оба. * * * Челн мой, по озеру ночью скользя, Тихо шуршит, камыши задевая; Месяц, с улыбкой волну серебря, Светит так ярко, мне путь намечая. В темных загадочных бурных волнах Вижу блистающих звезд караваны, А впереди в бесконечных клубах Вьются безмолвно густые туманы. Тихо кругом. Потихоньку скользит Волей рассветного ветра мой челн; Тихо, чуть слышно камыш шелестит,— Чудные сказки я слушаю волн. ЭПИТАФИЯ Под глыбой льда холодного Таймыра, Где лаем сумрачным песец Один лишь говорит о тусклой жизни мира, Найдет покой измученный певец. Не кинет золотом луч утренней Авроры На лиру чуткую забытого певца — Могила глубока, как бездна Тускароры, Как милой женщины любимые глаза. Когда б он мог на них молиться снова, Глядеть на них хотя б издалека, Сама бы смерть была не так сурова, И не казалась бы могила глубока.