Аврора в Цусимском сражении (взгляд врача)

[military_surgeon]

Всем привет! С Вами Military_surgeon и рубрика “Медицина на флоте” от форумного объединения “Кубрик”.
Сегодня я расскажу о том, чем занимается корабельный доктор в бою и поможет мне в этом корабельный врач крейсера “Аврора” Владимир Семенович Кравченко, написавший об этом замечательную книгу…
Перед боем

Как известно, Цусимское сражение произошло 14-15 (27-28) мая 1905 года в районе острова Цусима в Корейском проливе между 2-й русской Тихоокеанской эскадрой (командующий вице-адмирал З.П. Рождественский, 30 кораблей) и японским флотом (командующий адмирал Того, 115 кораблей).
12 мая наша эскадра, отпустив близ Шанхая большую часть транспортов, взяла курс на Цусиму. 13-го около 10 час. утра был замечен на довольно далеком расстоянии белый коммерческий пароход, национальности которого за туманностью горизонта разобрать не удалось. Мы разошлись с ним курсами. Вероятно, это был японский разведчик, потому что часа два спустя уже застучал в рубке аппарат беспроволочного телеграфа, передавая непонятные сигналы. Не было сомнения, что мы открыты.
Впрочем, никто из нас не рассчитывал пройти пролив без боя. Настроение у всех было на редкость хорошее, радостно спокойное; излишних иллюзий, правда, не было, да и не могло быть, но зато не было и трусливых опасений.
Наступал давно ожидаемый момент развязки. В ожидании его мы вот уже восемь месяцев трепались по всем океанам земного шара, безропотно сносили тысячи невзгод и лишений.
Около 5 час. 30 мин. вечера можно было определить, что где-то недалеко от нас переговариваются семь неприятельских судов. Каждую минуту они могли вынырнуть из окружающей нас мглы. Все ждали наутро эскадренного боя в проливе.
В ожидании атаки миноносцев ночью бдительность была особенно усилена. С 8 до 12 час. ночи на горизонте по левому траверзу было видно несколько вспышек боевым фонарем, усиленно работал телеграф, затем вспышки стали слабее, телеграф смолк. Неприятель, по-видимому, отошел влево.
Я должен упомянуть о том, что на крейсер 1 ранга «Аврора» я был переведен всего три с половиной месяца назад, тотчас же по приходе своем в Носсибе на крейсере 2 ранга «Изумруд».
Я всячески отказывался от нового назначения. Мне было жаль расставаться с судном, в постройке которого я принимал длительное участие, на котором пережил тяжелое время эпидемии брюшного тифа, возникшей оттого, что крейсер отправлялся в плавание спешно в далеко еще не готовом виде. Трудности шестимесячного похода еще более сблизили меня с офицерами и командой крейсера.
Перевод на «Аврору» тем не менее состоялся, и я очутился один, без младшего врача, на крейсере 1 ранга, идущем в бой с командой в 550 человек.
Крейсер «Аврора» не защищен броней, толщина его борта всего три четверти дюйма, а потому ломать особенно голову над выбором наиболее защищенного места для боевого перевязочного пункта не приходилось. Везде было одинаково худо.
Я остановился на 3 наиболее просторных и удобных для подачи раненых местах батарейной палубы: одно из них — центральный перевязочный пункт — находилось ближе к носовой части судна, под передним мостиком и боевой рубкой, два других — боковых в середине судна; они были отделены друг от друга машинным кожухом, бронированным полуторадюймовой броней.
Имевшийся у меня запас перевязочного материала был разбит на части и размещен на случай пожара или затопления в различных частях судна.
Мой санитарный отряд (по боевой тревоге) состоял из двух фельдшеров, четырех штатных санитаров и 23 нижних чинов, специально мною обученных оказанию первой помощи, перевязкам, подаче раненых и уходу за ними. Частые боевые тревоги и учения дали возможность хорошо разработать план подачи и размещения раненых. Относительно оказания первой помощи были введены специальные занятия со всей командой. Все три перевязочных пункта каждую минуту были готовы начать свои действия.
Ночь была проведена спокойно. Наступило 14 мая. Мы уже вошли в Цусимский пролив и около 11 часов должны были проходить его наиболее узкое место.

Владимир Семенович Кравченко

Начало боя

Рано утром меня разбудил вестовой словами: «Вставай, ваше высокоблагородие, неприятель уже виден». Я моментально выскочил наверх. Солнце взошло, горизонт оставался пасмурным; на правом траверзе нашей правой кильватерной колонны из-за мглы выступали неясные очертания двухмачтового трехтрубного крейсера. То был «Идзуми». Его корпус, окрашенный в светло-серый цвет, был едва заметен. Некоторое время он следовал курсом, параллельным нашему, затем, отойдя вправо, скрылся во мгле.
Несколько времени спустя показались сзади, а затем перешли на наш левый траверз и легли на курс, параллельный нашему и слегка сходящийся с ним, пять больших крейсеров — «Хашидате», «Итсукушима», «Матсушима», «Нанива» и «Такачиха». При полном молчании обе стороны сблизились на расстоянии 50 кабельтовых.
В это время была пробита боевая тревога. Я спустился к себе на правый перевязочный пункт. Все на нем было давно уже приготовлено, расставлено согласно расписанию.
Санитарный отряд переоделся во все чистое с повязками красного креста на левом рукаве. Пробили отбой. Команда переоделась. Обе вахты, не спеша, поочередно отобедали у орудий. Чарки в этот день не было.
Завтрак в кают-компании прошел оживленно. У всех было радостно-приподнятое настроение духа, не было мрачных лиц, мрачных предчувствий и жалоб на потерю аппетита.
В 10 час. 45 мин. слева из-за мглы показались снова четыре японских крейсера, уже другие: «Читозе», «Касаги», «Ниитака», «Тсушима» — первые отошли незадолго перед тем. Крейсера легли на курс, сходящийся с нашим.
В 11 час. 15 мин. снова была пробита боевая тревога. Все кинулись по своим местам. Палубы обошел и окропил святой водой судовой священник отец Георгий.
Суда стали перестраиваться из походного в боевой строй. Расстояние между ними и неприятельскими крейсерами с левой стороны уменьшалось до 42 кабельтовых. В 11 час. 25 мин. наш броненосный отряд открыл огонь; к нему вскоре присоединились и крейсера.
Загремели над головами шестидюймовки. Стрельба продолжалась недолго и стихла
после того, как японские крейсера, повернув по сигналу «все вдруг», в строе фронта стали отходить от нас влево и скоро скрылись во мгле.
На палубе были слышны веселые разговоры, говорили о нашем комендоре Борисове, удачный выстрел которого из шестидюймового орудия разнес заднюю рубку на «Читозе».
Говорили о повреждении рулевого аппарата на «Читозе». Скомандовали отдых. Я обошел палубы, где у орудий прилегла команда, и прекращал разговоры, советуя лучше отдохнуть перед боем, пока есть время.
Около половины второго горнисты и барабанщики снова пробили боевую тревогу, с адмиральского судна был передан сигнал: «Вижу главные силы неприятеля». Слева спереди из-за тумана появился неприятельский флот.
Палубы обошел командир, успев сказать мне на правом перевязочном пункте несколько шутливых слов по поводу моего дневника. Это были его последние слова, слышанные мною.
Вот послышался гром отдаленной канонады, становившейся все слышнее и слышнее, скоро и мы втянулись в бой.
В полупортик 75-мм орудия, находившегося на правом перевязочном пункте, было видно, как море буквально кипело от массы неприятельских снарядов, вздымавших огромные столбы воды. Я видел, как был сосредоточен огонь на несчастном броненосце «Ослабя». Скоро перелеты стали ложиться совсем близко.
Миноносец «Блестящий», находившийся совсем рядом с нами на правом траверзе, уже сильно парил, отставал и держал сигнал: «Не могу управляться» — на нем озабоченно суетилась команда.
Тогда я решил переменить правый перевязочный пункт на левый, но оставил это, так как неприятель стал обходить крейсера с носу, и мы почти тотчас же попали под жестокий перекрестный огонь крейсеров и броненосцев. Пришлось перейти в центральный перевязочный пункт.

Первые раненые и гибель командира крейсера

В то время, когда выносились уже последние вещи, масса осколков буквально изрешетила правый перевязочный пункт. И борт, и верхняя палуба были пробиты во многих местах. Поставленному здесь поперечному траверзу мы обязаны задержанием самых крупных осколков и тем, что у нас оказалось только пять раненых, а не более. Траверзные койки во многих местах были пропороты глубоко засевшими осколками.
Около 3 часов принесли на носилках тяжелораненого матроса Ульянова: большой осколок разворотил ему левую ягодицу и засел близ тазобедренного сустава. Рана была сильно обожжена и загрязнена обрывками суконных брюк. Стали поступать и другие раненые.
В 3 часа 20 мин. на носилках был принесен командир крейсера капитан 1 ранга Е.Р. Егорьев. На его лице играла обычная, слегка насмешливая улыбка. Я тщетно окликнул его: «Евгений Романович!»
Пока санитары перекладывали его на операционный стол, я успел убедиться в отсутствии пульса. Дыхательные движения груди были очень слабы, лицо быстро покрывалось синевой. На голове, в области теменных костей, виднелось отверстие входной раны, был виден мозг. При исследовании окружности раны под неизмененной кожей на большом протяжении мягко ощупывались осколки черепных костей. Я не стал подробно рассматривать сильно развороченное выходное отверстие на затылке и приказал закрыть рану повязкой. Положение раненого было безнадежным.
Спустившийся вслед за тем на перевязку старший офицер крейсера А.К. Небольсин с головой, перевязанной индивидуальным пакетом, увидав командира, тяжелораненого мичмана Яковлева и многих других, не стал показывать мне своих ранений и отправился наверх с тем, чтобы вступить в командование крейсером.
Я приказал отнести тело командира в каюту и занялся другими ранеными. На операционный стол был положен мичман Яковлев: у него оказались две тяжелые рваные раны на левой голени, висели оборванные нервы и сухожилия; кости чудом остались целы. Молодой мичман во время перевязки вел себя молодцом.

Капитан 1 ранга Егорьев Евгений Романович

Работа медиков в бою

Раненых продолжали подавать на носилках, немногие спускались, поддерживаемые товарищами. Конечности у всех исправно были перевязаны жгутами, даже у тех, кто совершенно не нуждался в этом. Много драгоценной крови сохранили авроровцам эти жгуты. Вопреки моим ожиданиям на крейсере не было ни одного обожженного.
Каждый раненый был показан сначала мне, я делал беглый осмотр, приказывал снять жгут, вымыть рану, определял степень серьезности повреждения и кровотечения, тампонировал в случае надобности. Фельдшера и санитары накладывали повязки, шины, косынки. Остальные им помогали.
По окончании перевязки раненые быстро уносились на носилках людьми санитарного отряда. Тяжелораненых размещаели в офицерских каютах, начиная с ближайших. Большинство серьезно раненых возвращалось в строй к своим орудиям. Ни одного случая обморока наблюдать не пришлось.
Вообще я ошибся, предполагая, что среди этого адского грохота я буду видеть вокруг себя бледные растерянные физиономии, бестолковую суету, ожидая, что мне придется покрикивать то на одного, то на другого. Ничего подобного и в помине не было. Более чем когда-либо мои помощники — не только фельдшера и санитары, видавшие, так сказать, разные виды, но и весь остальной медицинский персонал в этот день проявили полное хладнокровие и в то же время доказали мне, что уроки мои для них не пропали даром.
Сознание времени и опасности было давно уже потеряно нами. Подхватываемые людьми, стоявшими на передаче, командные слова вроде: «Расстояние 24 кабельтовых», «пожар на правом шкафуте», «пожар в батарейной палубе» никого не смущали и не отвлекали от дела. Даже такой возглас: «по левому борту мина» не произвел особого впечатления, все остались на своих местах и доканчивали свое дело, точно не их это касалось. С такими молодцами было приятно работать.
Мина была отброшена от нашего левого борта обратной волной, прошла от него в 2 саженях и, вскинутая затем тараном идущего в кильватер нам «Владимира Мономаха», переломилась надвое, не взорвавшись.
Время от времени доходили до нас такие известия: «Ослаби» уже нет», «Бородино» пылает», «Суворов» вышел из строя, весь в дыму», «Урал» затонул, погиб бедный «Роланд» (Русь»).
По возможности, я старался скрыть от окружавшей меня команды эти известия или делал вид, что сомневаюсь в их верности.
— Что? Пожар? Пожар затушат, велика важность!
Вот только непослушные слезы невольно навертывались на глаза, когда кто-нибудь рядом вспоминал командира, столь горячо любимого всеми нами.
Какой-то матросик принес ко мне на перевязочный пункт оторванную половину черепа (лицо) своего убитого товарища, спрашивая, что с ним делать? Это заметно произвело на всех тяжелое впечатление.
Тем временем дело шло своим порядком. Несколько человек из санитарного отряда пришлось отрядить для ухода за ранеными: надо было почаще поить их, смотреть, чтобы повязки не сбились, не промокли. Фельдшера по очереди с одним из санитаров посылались для обхода раненых и вспрыскивания под кожу морфия; иные получали по два шприца сразу. Каждый посланный, исполнив свое поручение, докладывал мне, таким образом мне все время удавалось оставаться в курсе дела.
Я не помню точно часа, кажется между 4 и 5, но был момент, когда вдруг весь перевязочный пункт сразу наполнился грудою стонавших и вздрагивающих тел, среди которых человек семь были принесены или уже скончавшимися или смертельно раненными. Тут уже пришлось перевязывать всем, не только фельдшерам и санитарам, но и остальным моим помощникам прямо на палубе.
Само собой разумеется, что производить какие бы то ни было операции, отыскивать и удалять осколки — для этого не было ни времени, ни места. Главное было остановить кровотечение, сохранения раны в возможной чистоте и наложить простейшие повязки (всегда стерильные).
Окружавшая нас обстановка была такова, что при первых же сильных сотрясениях корпуса судна, еще в начале боя, электрические лампочки посыпались на головы мелким дождем, уцелели лишь люстры, которые были подвешены на шкертах (веревках), т.е. прикреплены неподвижно к верхней палубе.
Но и эти люстры тухли после того, как в разных местах были пробиваемы проводники — тогда на несколько мгновений мы погружались в тьму, но тотчас же мои люди, заведовавшие освещением, зажигали специально на этот случай приготовленные ручные фонари, при тусклом освещении которых мы продолжали свою медицинскую работу.
Молодцы-минеры умудрялись три раза возобновлять освещение. Палуба была залита кровью, в воздухе носился едкий удушливый запах пороховых газов и гари. Все мы уже давно потеряли голос и оглохли.
В моменты передышки от перевязок я обходил по каютам раненых, кое-кого подбинтовывал. Все вели себя спокойно, многие уже спали после морфия.
Потрясающих, по словам очевидцев, картин гибели наших судов видеть мне, слава Богу, не пришлось. Довольно с меня и тех картин, которые беспрерывно происходили у меня на перевязочном пункте, и не один день боя, а все последующие десять дней, оказавшихся гораздо труднее, чем сам бой.
Проходя по палубе, я не мог не любоваться беглым огнем нашего противника. Мглистый горизонт поразительно благоприятствовал окраске японских судов; одна за другой вылетавшие огненные вспышки казались извергавшимися из стены тумана.
Но нельзя было не любоваться и нашими авроровцами. Несмотря на ужасную картину разрушения вокруг, близость смерти каждого, все работали лихо, дружно, весело, с хладнокровием просто поразительным. Подобные фразы, встречаемые мною нередко в описаниях боев, всегда почему-то казались мне излишним пафосом, и я был глубоко не прав. С такими людьми чудеса можно делать, дайте им только средства, обучите их.
Центральный перевязочный пункт хранил Бог. Большинство попаданий пришлось именно в переднюю часть судна: в передний мостик, боевую рубку, марс, бак, полубак, шпилевое отделение, правый перевязочный пункт — словом, спереди нас, позади и над нами.
Впрочем, и центральный перевязочный пункт был также пробит в нескольких местах верхней палубы, но так счастливо, что осколки — некоторые из них с добрый кулак величиной — не только никого не ранили, но даже и не были замечены первое время. Через находившийся рядом с нами — в семи шагах от операционного стола — открытый люк с трапом, по которому безостановочно шла подача раненых, не влетел ни один осколок из тех, которые наверху дождем сыпались вокруг, изрешетили мостик, трубы, вентиляторы, у двух шестидюймовых орудий правого борта вывели всю прислугу. Прошло безнаказанно для нас и соседство с элеватором, все время безостановочно поднимавшим наверх беседки, наполненные шестидюймовыми снарядами.
Подсчетом раненых и вообще какой бы то ни было регистрацией заниматься было немыслимо. Я знал только, что мест для раненых уже давно не хватало: все каюты офицерские, кондукторские, боцманские были переполнены; в них лежало уже по двое, по трое, в одной даже четверо, лежали не только на койках, но и на палубе, лежали в офицерском отделении, в бане, в жилой палубе. За ранеными ухаживали люди санитарного отряда, а после боя к ним на помощь пришли и их товарищи.
На долю отца Георгия выпало много работы. Неустанно он обходил раненых со святыми Дарами и напутствовал умирающих.

Корабельный лазарет крейсера "Аврора"

Форумное объединение "Кубрик"

[military_surgeon]

Вечер трудного дня

 

Погода, свежая и днем, к вечеру еще более засвежела. 75-мм орудия батарейной палубы, поставленные низко над водой, уже давно не могли отвечать, несмотря на все усилия молодцов комендоров. Волна вращала орудие, свободно вкатывала в дуло и своей силой выбивала патрон.

У нас был заметен уже значительный крен на правый борт: пробоины над ватерлинией заливались волной.

Помещения обоих боковых пунктов были залиты водой из полупортиков, которые пришлось скоро совсем задраить, а орудия батарейной палубы вывести. Особенно много воды собралось на правом перевязочном пункте: здесь вода свободно хлестала через пробоины в палубе.

В один из моментов передышки, когда наши суда разошлись галсами с неприятелем, стрельба на время стихла, а раненые были уже перевязаны и убраны, я приказал санитарному отряду прийти на помощь людям трюмно-пожарного дивизиона и вычерпывать воду, пока те старались временно заделать пробоины. Я и мои помощники уже давно были залиты кровью, промокли, ходя по воде.

Несмотря на кипевшую вокруг работу, время тянулось бесконечно долго. Относительно исхода боя заблуждений уже не могло быть. Погибли «Ослябя», «Бородино», на «Александре III” был большой крен, считали совсем выбывшим из строя «Суворова”.

Днем было жарко и душно, всех страшно томила жажда. К вечеру порядочно посвежело — раненых пришлось укутать теплее. Одеял не хватило. Пошли в ход офицерские пальто, тужурки, все, что было под рукой.

Перед закатом солнца мы почти по всем румбам горизонта увидели большое число стягивавшихся и поджидавших нас кучками по 5-7 неприятельских миноносцев.

Небольшим промежутком времени до наступления темноты и начала минных атак мы успели воспользоваться для того, чтобы накормить проголодавшуюся команду. Камбуз был разбит, и все получали на руки благодетельные малышевские консервы — щи с мясом — холодными, прямо в жестянках; кому перепала и кружка чаю.

Беспокойная ночь

 

Снова послышались выстрелы, снова начался артиллерийский бой, который поддерживал атаку миноносцев. Скоро наступило полное неведение того, что творилось наверху. Крейсер то бешено ускорял свой ход, о чем можно было судить по вздрагиванию корпуса, то чуть не с полного хода сразу стопорил все свои машины.

Перевязки продолжались между тем своим чередом. Новых раненых не было, ко мне поступали либо весь день остававшиеся без перевязки в строю, либо те, у которых повязки промокли.

К чести авроровской команды должен сказать, что среди нее было много таких молодцов, которые, будучи (серьезно, а иные даже и тяжело) ранены, не покидали свой пост и не хотели являться на перевязку, видя массу работы на перевязочном пункте. Легкораненых и считавших себя легкоранеными на другой день пришлось вызывать особой дудкой с вахты.

Часам к 12 ночи стали являться на перевязку раненые офицеры: старший артиллерист Алексей Лосев, старший минный офицер Юрий Старк, прапорщик Эдуард Берг — последние двое были словно изрешечены мелкими осколками и отделались весьма счастливо — и, наконец, тяжело раненный в бок и потерявший достаточно крови князь

Александр Путятин, уже перевязанный индивидуальным пакетом.

От них я узнал, что мы сейчас идем с потушенными огнями курсом на юго-запад. С правой стороны видны преследующие нас пять крейсеров с красными огнями; все это время мы провели в неоднократных, но безуспешных попытках прорваться из цусимской ловушки к северу.

Отряды миноносцев, на которые мы наскакивали в темноте, выпустили по нам более 17 мин (по другим — до 30). Ясно были слышны звуки выстрелов из минных аппаратов и видны вспышки пороховых зарядов. Встречи с миноносцами почти в упор заставляли нас каждый раз отклоняться в сторону и уходить полным ходом. Четыре миноносца, очутившиеся в расстоянии кабельтова от нас, выпустили мины и стреляли из орудий.

Я узнал, что нашим двум небронированным крейсерам — «Олегу» и «Авроре», к которым на помощь присоединились впоследствии «Владимир Мономах» и «Димитрий Донской», пришлось сражаться с двумя отрядами бронепалубных крейсеров — «Читозе», «Касаги», «Ниитака», «Матсушима», «Итсукушима», «Хашитаде», «Нанива» и «Такачиха», позднее к ним присоединился «Идзуми» и, кажется, броненосец «Чинь-Иен» — итого с 9-11 судами.

Следуя то на траверзах, то в кильватере у своих броненосцев, мы неоднократно попадали под перекрестный огонь и пострадали главным образом от огня японских броненосцев и броненосных крейсеров «Нисшин» и «Касуга». Особенно досталось нам в тот момент, когда мы, оставив «Суворова», к которому уже приближались наши возвращавшиеся броненосцы, поспешили на выручку транспортов.

Около часа мы вынуждены были бросить свои попытки прорваться на север и окончательно легли на курс S-W, все время следуя в кильватер своему флагманскому судну — крейсеру «Олег”.

Еще раз обойдя раненых, большей частью уснувших, я приказал убрать инструменты и ложиться спать всем, за исключением вступивших в дежурство. Не прошло и минуты, как мой незаменимый в этот день помощник, старший фельдшер Уллас, уже храпел богатырским сном, свалившись тут же близ операционного стола в самой неудобной позе. Недалеко от него среди груды матросских тел, спавших в разнообразных позах, виднелась и фигурка батюшки, прикорнувшего в уголке. Офицеры, также раненый кн. Путятин лежали вповалку на палубе. Примостился где-то и я. Но не спалось...

Крен на правый борт заметно увеличился. Некоторое время спустя за мною явился Уллас: умирал раненый Вернер (сквозная рана черепа), под утро умер второй — Нетес (рана в полость живота). Увы, у меня оставалось еще трое таких, страдания которых я мог только облегчать.

Утро 15го и первые итоги боя

 

Скоро настало и утро — 15 мая. Мы шли к югу курсом на Шанхай. Ночью к нашему отряду присоединился «Жемчуг». С двух часов ночи ход был уменьшен до 12 узлов; крен выровняли, затопив угольную яму на противоположном борту.

На «Олеге» и «Авроре» были большие повреждения, подбита часть орудий. Из десяти поврежденных орудий на «Авроре» семь было совершенно выведено из строя; шесть из них приходилось на правый борт. Наш крейсер, незащищенный, как «Олег», барбетами и казематными башнями, понес большие потери людьми. Убит командир, тяжело ранены два офицера, серьезно 1 (старший офицер), легко — пять. Из нижних чинов убито 9, умерло от ран 5, ранено очень тяжело 5, тяжело — 37, легко — 33. Итого умерших — 15, раненых — 83.

Все потери легли на строевой состав и главным образом на комендоров и орудийную прислугу (57 человек). Из санитарного отряда было ранено только двое. Цифры эти я смог выяснить лишь спустя несколько дней.

На другой день после боя рано утром я вышел на палубу. Команда, выстроившись во фронт, пела утреннюю молитву. Эти бледные, землистого цвета лица, бесстрастное выражение глаз, повязки, пропитанные кровью, надолго останутся в моей памяти.

На палубе кругом виднелись следы ужасного разрушения: все было смято, разворочено, торчали исковерканные стальные листы, валялись обломки, зияли дыры, все было изрешечено мелкими осколками.

Но некогда было заниматься рассматриванием повреждений, и я спустился на перевязочный пункт, где санитарный отряд уже приготовился к перевязкам. Раненых уже поили горячим чаем, прибавляя по желанию молоко, лимон, ром.

Повязки держались хорошо, иные промокли. Пришлось позаботиться о более удобном размещении раненых. Коек не хватило, сделали временные деревянные нары.

Тем временем раненых мыли, переодевали в чистое белье. Кое-кому пришлось назначить более легкую диету: бульон, молоко, яйца, кисель, мороженое. Щедро расходовались лазаретные и кают-компанейские запасы клюквенного, лимонного экстрактов, коньяку, рому, красного вина, консервов, молока, мяса. Горячий чай, кофе, холодное питье все время имелись под рукой в изобилии.

Для ухода за ранеными я назначил половину своего отряда, остальные были заняты подачей и уборкой раненых во время перевязок. Здоровые товарищи помогали поить и кормить раненых. По возможности я старался входить во все мелочи, но, главным образом был занят операциями и перевязками. Ко мне на помощь пришли господа офицеры, учредившие меж собой дежурства по уходу за ранеными. Кроме них неустанно заботился о раненых и отец Георгий.

Два раза в день я производил обход, во время которого назначал на перевязку, делал различные медицинские назначения, тотчас же быстро и умело исполнявшиеся моими толковыми помощниками. Дежурный санитар измерял два раза в день температуру. Остальное время — с раннего утра до позднего вечера, нередко до 11 часов — беспрерывно, с небольшими промежутками шли перевязки.

Повреждения полученные крейсером

 

 

А вот теперь началась работа…

 

Тут-то и началась наша медицинская хирургическая работа. Эти следующие за боем десять дней, повторяю, оказались для нас куда тяжелее.

Ранения на крейсере были вызваны главным образом осколками металла (стали, меди, железа); мичман Яковлев был ранен осколками деревянной палубы, фельдфебель Табарков — иллюминаторным стеклом, комендор Бобров — кусками бездымного пороха из нашей гильзы.

Общий характер повреждений состоял из различной величины рваных ран неправильной формы, часто ушибленных, всегда сильно обожженных. В тканях производились варварские разрушения. Выходное отверстие, вследствие неправильной формы осколка, было всегда сильно разворочено. Осколки ничтожной величины при выходе из тела часто производили огромную рану с вывороченными наружу краями. Были открытые переломы костей — черепа, позвоночника, верхних и нижних конечностей.

Трое совершенно безнадежных раненых производили тяжелое впечатление. Сквозная рана таза у матроса Колобова, кончавшаяся огромным развороченным отверстием у крестца, требовала не одной, а двух перевязок в день. Эти перевязки отнимали массу времени и были для пациента и для врача чистой пыткой. Приходилось просто преклоняться перед терпением этого мученика, и я был очень счастлив, если иной раз мне удавалось какой-нибудь шуткой вызвать бледную улыбку на его лице.

Я не стану вдаваться в подробности других ранений, имеющих большой специальный интерес, упомяну лишь о двух тяжелых ранах голени у мичмана В.В. Яковлева, малейшее неблагоприятное течение которых угрожало вызвать ампутацию; о тяжелом ранении в бок с поражением плевры у кн. А.В. Путятина; двух серьезных ранениях головы и правого колена у старшего офицера крейсера А.К. Небольсина.

Операции, производившиеся мною, состояли главным образом в отыскании кровоточащих сосудов, наложении лигатур, удалении осколков и обрывков одежды. Последнее представлялось часто делом нелегким, требовало новых разрезов (контр-апертур). Приходилось торопиться с удалением осколков, давивших на нервы, сосуды, вызывавших боли, отеки. Этим я был занят все последующие десять дней, и из вынутых осколков составил богатую коллекцию.

Необходимости в ампутациях не было: была полная возможность сохранить все конечности. У дальномерщика Михайлова часть кисти пришлось удалить. Прибегать к хлороформу при такой массе раненых и при неимении младшего врача я не мог. И без того ни одна минута не терялась даром. Без дела не оставался ни один человек санитарного отряда. Раненые беспрерывно приносились и уносились на носилках.

Быть может, частыми перевязками я и создавал себе и своим помощникам излишнюю работу, но у меня уже был опыт первого плавания в этих самых водах, и я опасался осложнений, работая в помещении, отнюдь не похожем на операционный зал. Мы уже снова попали в тропики и следовало считаться с неблагоприятным действием жары и сырости на процесс заживления ран. Осторожность не помешала, и я не имел ни гангрены, ни рожистого, ни флегмонозного воспаления. Почти все раны протекали безлихорадочно.

Поврежденная носовая часть крейсера

 

 

Передовые методы диагностики в действии

 

Перевязки, продолжавшиеся с раннего утра до позднего вечера, нередко до 11 часов, сильно утомили весь медицинский персонал, и мой бедный Уллас, всегда энергичный и расторопный, стал под конец с повязкой в руке заглядываться в одну точку. А между тем нам прибавилась еще новая работа — рентгеноскопия.

Перед уходом из Кронштадта были взяты из Николаевского морского госпиталя две рентгеновские трубки, экран и штатив. Эти немногие принадлежности рентгеновского аппарата оказали нам услугу поистине неоценимую. Вспоминал я не раз голоса скептиков, уверявших, что применение рентгена на линейном судне невозможно: хрупкие трубки разобьются от сотрясения при первом же выстреле, и вообще это —излишняя роскошь на судне.

Установка аппарата именно на перевязочном пункте явилась делом не совсем легким, и потребовала перенесения всей передающей станции системы Слаби-Арко, что и было исполнено трудами старшего минного офицера Ю.К. Старка.

Результаты превзошли наши ожидания. Открыты были масса осколков, переломы, там, где их не ожидали. Нам это страшно облегчило работу, а раненых избавило от лишних мучений.

Не имея фотографического аппарата (ни времени, чтобы применить его), я набрасывал рисунки от руки. Более сорока раненых было исследовано в различных позициях.

Я был очень счастлив, что, несмотря на трудное время, переживаемое самим, имел возможность помочь своим товарищам на крейсерах «Олег», «Жемчуг» и исследовал раненых, привозимых на «Аврору» по приходе в Манилу.

Смею думать, что этот опыт широкого применения рентгеноскопии на боевом корабле, тотчас же после боя, является пока первым. При каждом раненом, отправленном в морской береговой госпиталь, имелся рентгеновский рисунок. Нужно же было так случиться, чтобы прекрасно оборудованный рентгеновский кабинет морского госпиталя не мог действовать из-за какой-то поломки, которую, однако, несмотря на все старания, так и не удалось исправить за все время пребывания там наших раненых. Поэтому оставшиеся осколки были удаляемы по моим рисункам.

Переход в Манилу под командованием контр-адмирала Энквиста

 

На другой день после боя в час дня на крейсер пересел со штабом младший флагман контр-адмирал О.А. Энквист. Выяснив степень повреждений, количество угля, отряд взял курс на Манилу.

В 3 часа пополудни происходили похороны одиннадцати человек. Тела умерших, зашитые в парусиновые койки с двумя прикрепленными по бокам чугунными балластинами, были помещены на юте под сенью Андреевского флага; отец Георгий совершил обряд отпевания, и безмолвные серые фигуры стали медленно, одна за другой опускаться по доске в море.

На правой стороне юта в запаянном цинковом гробу покоилось тело командира, которое мы надеялись довести до Манилы. 17-го хоронили умершего от ран Колобова, 20-го — Ляшенко и Морозова.

Разбитые дымовые трубы сильно увеличили расход угля. Пришлось изменить ход с 11-узлового на семиузловой.

Вследствие сильной жары, наступившей с переходом в тропики, нам не удалось довести тело командира, и 21-го утром мы, отдав последние воинские почести, похоронили его в водах Южно-Китайского моря.

Редко кто пользовался такой любовью и сослуживцев, и подчиненных, как покойный командир Евгений Романович Егорьев. Крейсер «Аврора» долго еще будет оплакивать эту утрату.

До Манилы оставалось уже совсем немного, часов 7-8 ходу. В 12 час. дня беспроволочный телеграф обнаружил присутствие вблизи нас военных судов, переговаривавшихся между собою, а затем скоро по носу открылось и пять дымов. Немедленно пробили боевую тревогу. Угля было в обрез. Снова на перевязочном пункте были сделаны необходимые приготовления; операции, перевязки были на время прекращены.

Военные суда оказались идущими встречным курсом судами американской эскадры: «Охайя» под флагом старшего контр-адмирала Трена, «Орегон», «Висконсин», «Цинцинатти» и «Алабама». Мы обменялись салютами в 15 выстрелов.

Около 8 часов вечера наш отряд стал на якорь в бухте Манилы на внешнем рейде. Местными властями было оказано полное гостеприимство.

23 и 26 мая я списал в морской госпиталь в военном порту Кавите (в семи милях от Манилы) 39 раненых, в том числе двух офицеров, кн. А.В. Путятина и В.В. Яковлева.

Госпиталь устроен очень хорошо. Наши раненые встретили прекрасный медицинский уход и самое сердечное отношение со стороны американских морских врачей.

 

Андреевский флаг крейсера Аврора

 

 

P.s.  Добавить от себя нечего. Рассказ характеризует, как медиков так и весь личный состав крейсера.

Источники

 

1 Кравченко, Владимир Семенович “Через три океана.”

Воспоминания врача о морском походе в Русско-японскую войну 1904–1905 годов

2 Вестник морского врача 2007г. №4 Севастополь

[Doktar]

military_surgeon (27 Сен 2013 - 06:10) писал:

P.s.  Добавить от себя нечего. Рассказ характеризует, как медиков так и весь личный состав крейсера.

А также всевозможные виды ранений, что еще больше показывает стойкость матросов:

Цитата

Ранения на крейсере были вызваны главным образом осколками металла (стали, меди, железа); мичман Яковлев был ранен осколками деревянной палубы, фельдфебель Табарков — иллюминаторным стеклом, комендор Бобров — кусками бездымного пороха из нашей гильзы.
Общий характер повреждений состоял из различной величины рваных ран неправильной формы, часто ушибленных, всегда сильно обожженных. В тканях производились варварские разрушения. Выходное отверстие, вследствие неправильной формы осколка, было всегда сильно разворочено. Осколки ничтожной величины при выходе из тела часто производили огромную рану с вывороченными наружу краями. Были открытые переломы костей — черепа, позвоночника, верхних и нижних конечностей.

И вспомнилось две цитаты, часто повторяемые на ОТМС: "Война - это травматическая эпидемия" и "Если вы можете придумать какой-либо курьезный случай, это уже произошло где-нибудь в армии"
Спасибо, скачаю теперь всю книгу.

[tankowik]

Статья произвела на меня огромное впечатление!!! Спасибо за материал, который ты взял!!!

Потрясающее описание раненных, их стойкость при перевязках...

[JIex____]

столько много слов а про самую главное где аврора победила ненаписал

а самая главная слава у авроры это когда она выстрелела в дворец и тогда король здался сталину и сталин зделал комунизм

[xprestonx]

JIex____ (27 Сен 2013 - 09:19) писал:

столько много слов а про самую главное где аврора победила ненаписал
а самая главная слава у авроры это когда она выстрелела в дворец и тогда король здался сталину и сталин зделал комунизм

не уместно Друг мой, имей уважение хотя бы к себе самому.

п.с. Тема шикарная ТС Спасибо.

[Keks181]

JIex____ (27 Сен 2013 - 09:19) писал:

столько много слов а про самую главное где аврора победила ненаписал
а самая главная слава у авроры это когда она выстрелела в дворец и тогда король здался сталину и сталин зделал комунизм

Почему такие люди портят нормальные темы своим постом.

[3BoHuMeHTaM]

Врачи молодцы  :great:

[RenamedUser_6058605]

cпс за статью +

[Kamikadze_CD]

JIex____ (27 Сен 2013 - 09:19) писал:

столько много слов а про самую главное где аврора победила ненаписал
а самая главная слава у авроры это когда она выстрелела в дворец и тогда король здался сталину и сталин зделал комунизм

Так и  быть плюсану тебя.  :trollface:

Keks181 (27 Сен 2013 - 11:25) писал:

Почему такие люди портят нормальные темы своим постом.

Ставь им плюсики, им надоест, они уйдут.

[anonym_MD3aRAyh3JFN]

Цитата

и потребовала перенесения всей передающей станции системы Слаби-Арко, что и было исполнено трудами старшего минного офицера Ю.К. Старка.

Дедушка Тони.


Хотя и правда такие действия вызывают уважения :honoring:

[McPro]

Как всегда на высоте) Было интересно :honoring:

[ct111]

спс тема интересная +

[Armageddon4ik]

Интересно. Буду благодарен, если подкинете ссылку в ЛС на скачивание оригинала в формате FB2.

[anonym_CoGMRu0hk0Y8]

За участие в боевых действиях В. С. Кравченко был награжден светло-бронзовой медалью «В память Русско-японской войны 1904–1905годов» (1906) и орденом Св. Анны 3с т.с мечами (1907).

[Surikatta]

flashfires (04 Окт 2013 - 19:22) писал:

За участие в боевых действиях В. С. Кравченко был награжден светло-бронзовой медалью «В память Русско-японской войны 1904–1905годов» (1906) и орденом Св. Анны 3с т.с мечами (1907).

С мечами?
а такой был?

[military_surgeon]

Surikatta (18 Окт 2013 - 18:03) писал:

С мечами?
а такой был?

С мечами - это ордена полученные в боевых действиях.

[Surikatta]

Гм... спасибо за информацию, к своему стыду не знал.