Аниме корабли - почему они вдруг стали доступны во всех портах?

[Dimaserov71]

Ringil а по моему вы перегибаете. и ведете себя не дружелюбно. так и хочется в ответ послать.но сдержусь.

с другой стороны, я поднял ряд проблем, которые  можно обсудить. но времени все прочитать у вас нет видимо . выхватывается поверхностно одна тема и мусолится. ну да.. не разобрался. хотя играю с самого начал проекта. но это ведь и вопрос внятности интерфейса, тем более эту фичу ввели недавно. ранее  было все по другому. а между тем можно было бы:

1. по умолчанию  сделать дополнительный  контент отключенным. игрок сам выберет  включить отображение аниме кораблей, их "камуфляжей" или нет.

2. если нет желания держать в порту аниме-корабли - дать  возможность их продать и получить компенсацию.

3. сделать внятный интерфейс - не маленькую, незаметную и не подписанную шестеренку доп контента, а внести это в управление каруселью-линейкой кораблей. или сделать рядом с "воронкой"-фильтром ту же шестеренку с внятным указанием за что она отвечает.

[_MOHCEHbOP_]

" - Так, так… – постукивает полковник карандашом по моим бумагам. – Так вот, товарищ капитан. Немецким языком у нас хоть пруд пруди. Английского тоже хватает. Но я вижу, что Вы усидчивый человек и к тому же не мальчик… Я предлагаю Вам нечто лучшее.

Он делает многозначительную паузу и наблюдает, как я реагирую на всё сказанное.

- Я зачислю Вас на исключительно ответственное отделение. Туда попадают немногие. К тому же я Вам гарантирую, что после окончания, Вы будете работать в Сан‑Франциско или Вашингтоне. Что Вы скажете на это?

Я, не меняя выражения на лице, смотрю через стол. К чему это он гнёт? Не английский, не немецкий, работать в Вашингтоне… Уж не хочет ли он предложить мне должность лифтёра в каком‑нибудь посольстве? Краем уха я слыхал, что здесь и такие номера бывают.

- Так вот! Я зачислю Вас на Восточный факультет, – тоном снисхождения произносит полковник.

Я машинально закладываю язык за левую щеку. Неожиданно мне становится то жарко, то холодно.

- …На японское отделение! – заканчивает полковник, вложив в эти слова последний запас своего пафоса. – Английский язык, к тому же, там требуется больше, чем где‑либо.

Я зябко перебираю плечами и чувствую себя очень неуютно.

- Товарищ полковник, а там попроще ничего нет? – слабым голосом выговариваю я. – Я, знаете, недавно контужен был…

- Тут не лавочка. Ассортимент ограничен, – лицо полковника мгновенно меняется, становится холодным и жёстким. Ему жалко потраченного на меня времени.

- Одно из двух: или японское отделение или Вы отправляетесь, откуда прибыли. Вопрос исчерпан! Даю Вам два часа на размышление…

"В Ленинграде, если вернусь, мне угрожают трибуналом, а здесь – пожизненная каторга на японском языке. Попал, кажется, ты, Климов, в клещи!" – мелькают в моей голове обрывки мыслей.

Когда я выхожу из кабинета начальника учебной части, меня обступает оживлённая группа моих новых знакомых. Все интересуются результатом столь долгой аудиенции:

- Ну, как? Куда попал? На Западный? – слышится со всех сторон.

- Банзай! – отвечаю я уныло.

Все на мгновение замирают, потом разражаются диким хохотом. Для них это звучит анекдотом, для меня – драмой.

- Знаешь сколько у них в алфавите знаков? – сочувственно спрашивает один. – Шестьдесят четыре тысячи! Культурный японец знает около половины. Оттого они все очки носят.

- За последний год здесь было три самоyбийcтвa, – любезно информирует меня другой. – Все на японском отделении. Совсем недавно один под трамвай бросился.

Да, видно недаром полковник интересовался моей усидчивостью. На лбу у меня выступает пот. Пески и болота Ленинградского фронта неожиданно кажутся мне такими родными и близкими. Лучше фронт, чем шестьдесят четыре тысячи иероглифов.

Окружающим меня офицерам моя растерянность доставляет явное удовольствие. Один из них тянет меня за рукав:

- Пойдём! Я тебе "японцев" покажу.

Перед тем как войти, мой спутник стучит в дверь и вопросительным тоном громко кричит: "Мужчины?" Из‑за двери раздаётся сиплый бас: "Заходи!"

На ближайшей к двери кровати сидит, скрестив ноги, встрёпанное существо в роговых очках и в нижнем белье. Существо не обращает на нас ни малейшего внимания и продолжает шептать какие‑то заклинания, одновременно чертя пальцем в воздухе загадочные знаки. В комнате несколько человек. Все они находятся в различных степенях того же буддийского транса и сверкают голым телом и нижним бельём. Недаром мой спутник предусмотрительно вопрошал за дверью.

- Вот, можешь полюбоваться твоими будущими коллегами, – радостно сообщает мой проводник. – Это кладезь мудрости нашей военно-дипломатической академии. Между прочим, все они припадочные. Будь осторожен!

Смуглый худощавый лейтенант за столом у окна, – единственный, на ком сохранились погоны, – вывернув локоть и зажав вертикально между пальцев ручку с пером рондо, старательно выводит на бумаге затейливые знаки.

Знаки идут снизу вверх и справа налево. За окном полыхает московское лето, по коридорам бурлят молодью надежды, а здесь, вместе с сонными мухами, сидят эти несчастные и до одурения грызут гранит восточной мудрости.

Последующие дни я брожу по академии как обманутый жених. Обещали сказочную красавицу, а под вуалью оказалась жаба. Да ещё какая!

В один из этих дней ко мне подходит один из моих более удачливых приятелей и кладет мне на ладонь какой‑то маленький тёмно‑зелёный предмет.

- Это тебе самый настоящий японский амулет. Недавно один из этих "самураев", – он подмигивает в направлении японских комнат, – сбежал на фронт. Плюнул в окошко, а затем хотел выбросить туда же и эту штуковину. Я у него её еле выпросил.

- Теперь хочу подарить тебе на счастье – продолжает он. – Этот "японец" поставил только одно условие. Слушай! Говорит – кто прочтёт иероглифы на обороте, тот безо всякого труда покончит с японским отделением. Тут даже дырочка есть – можешь повесить на шею.

На моей ладони темнеет позеленевшей бронзой продолговатый четырехугольник, размером с почтовую марку. На передней стороне изображён жирный и сонный идол, восседающий на скрещенных ногах. На обороте сквозь слой зелени проглядывают с полдюжины иероглифов. Наверху действительно дырочка для шнурка.

Я послюнил палец и осторожно потер сонного идола. Палец позеленел, но идол не пошевельнулся. Тогда я стал бесцеремонно обрабатывать сонное божество песком. Вскоре бронза засияла червонным золотом, божок стал более симпатичным, а таинственные знаки на обороте ещё более непонятными.

Амулет и таинственные иероглифы заинтересовали меня не на шутку. Я решил обратиться за справкой к "японцам" I‑го курса. Молодой человек, к которому я обратился с просьбой разобрать иероглифы, не взглянув на амулет, сразу полез за словарями. Все словари были японско‑английские.

Порывшись в словарях, он вскоре признался, что этот труд ему не под силу.

Тогда я отправился дальше. Слушатель II‑го курса не пытался браться за словари. Видно он уже убедился в их бесполезности. Он принялся расшифровывать иероглифы интуитивным путем, бормоча себе под нос, – "солнце", "дерево", "птица". Затем он сообщил мне: "Прежде всего, стоит дерево… А под деревом сидит птица… А под птицей светит солнце… А лучше вcего, если ты пойдешь и спросишь кого‑нибудь ещё".

Начав кое‑что понимать, я зашагал дальше, пока не добрался до слушателей последнего курса. Их было всего‑навсего четыре человека. Эти люди действительно хорошо знали и японский язык и дипломатию.

Мельком взглянув на амулет, они переглянулись и хором заявили, что это не японские письмена, а китайские. Своё заявление они подтвердили парой японских слов и ссылкой на Конфуция.

В конце‑концов я разыскал профессора китайского и японского языков. Учёное светило окинуло мой амулет глубокомысленным взглядом и без малейшего колебания изрекло: "Это иероглифы и не японские, и не китайские. Это очень редкие иероглифы. Это – корейские иероглифы! Да, да… самые настоящие корейские".

Таким образом, вопрос с тайной амулета был для меня решён. На душе у меня стало тихо и спокойно, как в буддийском храме. Теперь я понял слова сбежавшего на фронт человека – "кто разберет эти иероглифы, тот покончит с японским отделением". Видимо он проделал с амулетом тот же путь, что и я, а затем сбежал на фронт. Амулет действительно помог – и ему и мне. Я решил при первой возможности распрощаться с японским языком..." 

 

(Григорий Климов "Песнь победителя")